Новости
17.05.2023
Google составляет рейтинг сайтов на основе поведения пользователей на них. Понижает рейтинг: Зайти и тут же выйти, никуда не кликнув. Повышает рейтинг: Зайти, пару раз кликнуть по ссылкам сайта и выйти через ссылку рекламодателя.
Ошибка? Выделите её и нажмите Ctrl+Enter
Диалогика в канун XXI века
(доклад 30.09.98)
Я хотел бы поразмышлять, не назову это даже докладом, о перспективах, о будущем диалогики, назовем это условно так: в канун XXI века. В XXI веке. Я думаю, всем присутствующим ясно, что наша концепция, наше направление, наша школа, наш кружок находится в довольно кризисном состоянии. Даже в нашем малом семинаре с трудом выискиваются охотники делать доклады, выступать, и прочее. Мы достаточно одиноки в плане общей поддержки. Я, например, ощущаю это как серьезный и, действительно, ответственный кризис. Идеи диалогики, идеи логики культуры не находят широкого распространения, практически окружены стеной молчания. Возникает вопрос: есть ли все-таки перспективы развития диалогики в XXI веке? В канун XXI века хотелось на эту тему поразмышлять.
Диалогика, как каждая философское открытие, как каждое направление имеет как бы два измерения: с одной стороны, это внутреннее, чисто философское открытие, которое замкнуто внутри того, что можно назвать историей философии; с другой стороны, любая философия, поскольку она касается всеобщего, стремится обнаружить всеобщее основание логики мышления, претендует на какую-то общесоциальную проекцию, на проекцию, требующую и объявляющую возможность изменения, коренной трансформации мышления людей. Любая философия – Платона ли, Аристотеля ли, Декарта ли, Гегеля ли, Хайдеггера ли, претендует на некоторую, я бы сказал, социальную утопичность, на то, что именно так должно пойти мышление, а за ним и деяние в ближайшие столетия, или десятилетия. Причем, философия претендует даже на большее: на то, что это не просто какое-то частное открытие на некоторое время, а это открытие того, что собой представляет мышление вообще, всегда, в целом, и сейчас оно раскрывается с наибольшей полнотой и целостностью. Не избежала этой двойственности, т.е. замкнутости внутри собственно философского, мира и некоторой, я бы нагло сказал, социальной утопичности и диалогика.
Какие моменты тут в первую очередь, мне кажется, можно подчеркнуть? Во-первых, диалогика, или логика культуры, претендует на проекцию «прошлого – настоящего – будущего» в одновременность некоторого социума, когда социум рассматривается не как то, что сейчас переживает человечество, а как одновременный социум разных исторических эпох: античного, средневекового, нового времени, настоящего, будущего. Вот это новое понимание социальности, как одновременность разных культур, а не просто их последовательное движение вперед, наверх, как, скажем, у Гегеля и в большинстве философских систем, крайне существенно для нашего подхода к социальности. Мы предполагаем, что социум – это не просто некая характеристика настоящего, но некоторая одновременность разных культур, разных исторических эпох, переживаемая в настоящем; это проекция обращена и в прошлое – в утверждении, что античная эпоха, скажем, не изжила себя, не стала просто давно прошедшим пережитком, каким-то началом, но и сегодня обладает современностью, сегодня обладает собственным голосом, сегодня способна действовать и участвовать в сегодняшней, не только чисто философской, но социальной жизни людей. Это относится и к другим историческим эпохам. Итак, прошлое, как одновременное с настоящим в своей социальной значимости, социокультурной значимости.
Философия наша претендует на то, что мы как-то точнее, чем другие, угадываем, раскрываем суть настоящего, поскольку настоящее позволяет понять некий микросоциум человека, его отношение с прошлыми эпохами и с будущими эпохами. В отличии, скажем, от гегелевской концепции, гегелевского подхода, мы утверждаем, что настоящее – это характерно именно для XX , начала XXI века, что то, что мы утверждаем, говоря о всеобщем, является всеобщим для нашего времени. Эта вот социальность настоящего без претензии на то, что это предваряет все, что возможно, а некоторое особое соучастие в настоящем, является также проекцией претензии нашего направления. Это диалог мой с самим собой, не просто критикующего меня внутреннего «Я», но другойкультуры, во мне живущей и со мной спорящей внутри меня самого. И наконец, это некоторая проекция в будущее – через идею произведения, предполагающую, что современное настоящее прочитывается некоторым соавтором, читателем, слушателем, зрителем в будущем времени. Мы проецируем некоторое будущее.
Итак, мы пытаемся раскрыть социальный смысл культуры в отношениях настоящего, прошлого и будущего – этого особого типа социальности. Это вот первая группа вопросов, которая говорит, что мы претендуем не просто на то, чтоб быть одной из философских школ и направлений, но и на некоторый ответ на то, что собой представляет действительная социальность в канун XXI века. Мы имеем дело с особым социальным смыслом понятия культуры, я не буду тут детально говорить об этом – мы об этом не раз говорили.
Вторая группа вопросов. На такую вот социальную претензию, я бы сказал почти нагло, социально-утопическую претензию, нам дает право и генезис диалогики, который произошел как важнейший социокультурный взрыв, социокультурный сдвиг в начале XX века.
Тут можно назвать три «предка», три основных сдвига, которые характерны для этого. Во-первых, это движение от Гегеля, от всеобщей гегелевской философии, где обнаруживается способность метода критиковать самого себя, критиковать собственный разум, выдвигать идею иного разума. Итак, от диалектики – первый сдвиг, который характерен для возникновения диалогики, как нового шага коренной трансформации, характерной для диалектики, для философии. Тут важно и последующее звено Маркса, который всю деятельность рассматривал как деятельность самоустремленную, меняющую собственную деятельность. Вот это вот гегеле-марксовское происхождение дает первую общую претензию, общую надежду для диалогики.
Второе направление этого генезиса – это то, что мы называем кризис наукоучения, т.е. в определении разума, как разума познающего, тогда разума, когда он наукообразен, происходит в начале XX века коренное изменение. В физике, в математике, в биологии, происходит коренная трансформация, сдвиг, который кладет конец наукоучению, в том смысле, что не научный, просто познающий разум, а соучаствующий разум, разум, в котором каждый предмет определяется вместе с тем через свою субъектную характеристику, оказывается крайне существенным для сдвига в сторону диалогики. Тут очень важен и такой предшественник, как Бахтин (о чем сейчас специально я подробно не говорю), который обнаруживает, что мыслить – это значит мыслить, обращаясь к некоторому иному разуму, к некоторой иной всеобщей идее.
Наконец, третья сторона генезиса диалогики – это те социальные катаклизмы, которые характерны для начала XX века: всеобщие войны, всеобщие революции, окопы, нары, разрушение готовых социальных страт, в марксовском или ином смысле этого слова. Человек оказывается наедине с самим собой, т.е. наедине с другим человеком, как с личностью. Социальность в виде социальных готовых, замкнутых, некоторых социологических целых, рушится в первую очередь в первой половине XX века.
Следовательно, не только наша собственная претензия, наша собственная надежда, но и социологический генезис объясняет некоторую нашу всеобщую претензию, характерную для всей нашей школы, для всего нашего направления. Еще раз поэтому: я буду говорить о кризисе нашего направления, не просто как одной из философских школ, но в социально-культурном плане, исходя из того общего социального кризиса, который пережило человечество на Западе, в Америке, в Европе, в России, по-разному, но пережило в начале, в первой половине XX века.
Однако то, что я сейчас пытался вкратце рассказать, характерно в первую очередь для начала века, первой половины века, хотя бы тогда, когда физика и, скажем, Бор, Гайзенберг, их школа претендовали на коренную трансформацию понятия объекта познания и самого процесса познания, самого процесса мышления, говоря широко. Ко второй половине века происходит некий крах, – это третье соображение, которое я хотел высказать, третья группа соображений, – крах этих надежд и проекций. Тот генезис, о котором я говорил, он, оказывается, как бы рушится, получает совсем другое направление, другой смысл. Время как бы откатывается до начала XX века: от его протекания, от 10-х до 50-х годов. Происходит возврат в науке к тому, что вместо интенсивного развития новых идей возникает экстенсивное развитие возможности применения этих идей на практике, в технике, в экстенсивном развитии информационной силы, информационного объема движения человека. Итак, кризис наукоучения тормозится. Наука вновь претендует на всеобщность, но в виде такого экстенсивного, вширь распространяемого движения.
Движение к современности и одновременности культур (следующий момент) подменяется движением чисто национального всплеска, всплеска национальных претензий, национальных возможностей, культура отождествляется с национализмом, у нас ли это, в самых зверских и странных формах, на Западе ли, Ольстер ли это, баски ли это – культура отождествляется с национальной самобытностью, а та – с достаточно внекультурными, противокультурными, во многом каннибальскими, варварскими движениями. В самом деле, возрождение культуры, очень легкое на словах, когда мы вначале об этом говорили, реально осуществляется как возрождение национальной культуры со всеми ее особенностями, со всеми теми грязями, вспышками, злобами, войнами, которые характерны для оживления того понятия, которое называется «национальная культура».
Еще один момент, характерный для такого движения вспять, идущего от середины XX века (50-х, 60-х годов): если начало века было веком ориентации на личность – в ее эстетическом, философском и других планах, то к середине века и в конце века вновь начинается возвращение от личности к частному человеку, его частной жизни, оберегаемой от каких-то общих, всеобщих культурных претензий, от личности к частному индивиду. По-своему это происходит в России, как бегство от культурной всеобщности, по-своему протекает на Западе, в связи с громадными претензиями того, что можно назвать цивилизованным рынком. Это означает, в конечном счете, что цивилизация начинает противопоставлять себя культуре и утверждать цивилизованность, сдержанность, замкнутость, ограниченность цивилизованного человека, в противоположность его культурной всеобщности. Цивилизация versus культура становится существенным моментом того развития общего мышления и общего социума, которое характерно для второй половины XX века.
Наконец, собственно в философии, диалогические претензии, диалогические стремления отступают на задний план и уступают место утверждению тождественности бытия и сознания, в котором психологическая характеристика, отвергаясь, как психологическая, все-таки отождествляется с собственно бытийной характеристикой, бытием данного человека, с бытием всеобщего мира. Диалог культур снимается за счет однозначности этого культурного целого. Так что в том, что происходит в реальном движении философской мысли, я тоже вижу все больше наше одиночество.
В самом деле, вспомним просто начало нашей философской жизни, наши философские кружки, наши философские семинары, с проекцией на некоторую реальную социальную трансформацию. Причем характерно, что вот эта претензия на социальную значимость по-разному осуществлялась, но осуществлялась в таких кружках как ильенковский и наш кружок; например Эвальд [Ильенков] связывался с слепоглухими загорскими ребятами и пытался показать, что его учение лежит в основе вообще развития и мышления и сознания человека. Вспомним Сашу Суворова и других учеников Ильенкова.1Мы пытались это социально проецировать через идею Школы Диалога Культур, считая, что создание, возможность создания и развития новой школы, нового типа школы позволяют формировать человека не просто образованного, а человека культуры, в которых его диалог разных возрастных «Я» оказывается углубленным и сосредоточенным в диалоге разных культурных «Я». И мы пытались через характеристику 1-го , 2-го класса, где возникают загадки числа, слова и т.д., через характеристику античных классов, средневековых, нововременных осуществить эту социальную одновременность развития человека не через идею Развивающего обучения, а через идею Школы Диалога Культур.2Т.е. это не просто наши вот такие скромные надежды в четырех стенах – мы каждый раз пытались это спроецировать в нечто большее: красноярская школа, харьковская школа, новосибирская школа, которая сейчас, будем говорить откровенно, находится в достаточно захудалом состоянии и в некотором кризисном, тормозящем бытии.
Если мы посмотрим, что делается в философии (я не говорю уже о нашей философии, российской философии, о том российском кризисе, который готов поглотить, собственно, весь мир… Дело не просто в финансовом, а в культурологическом кризисе, в тех моментах, которые я подчеркнул выше, и то же самое, только в другом смысле делается на Западе – через движение к цивилизованному рынку, частному человеку, который съедает возможность всеобщего культурного движения) – в философии (я опираюсь на феноменологию, на Хайдеггера; возможно, сейчас [есть и другое направление], вот Анатолий Валерианович расскажет на следующем семинаре о новой книжке Делеза и Гваттари3, которая показывает некоторое движение в другом направлении), во всяком случае пока что мы действительно одиноки, и широким диалогическим движением, движением, имеющим социальное измерение, а логическое измерение, т.е. всеобщее логическое всегда неизбежно движется к социальному измерению, мы не стали, и сужаемся, ссыхаемся все более и более.
Наконец, последняя группа соображений: на что все-таки есть надежда? Почему можно предположить, что дело не так плохо? Я думаю, что накануне XXI века вопрос стоит так: или всеобщий крах, или культура личностная, соединение, общение людей, их диалог. Будут ли это Соединенные Штаты Европы, будет ли это какое-то другое движение, в которых личное общение, туристическое общение, легкость выезда в другие страны, к другим культурам, к другим языкам – этот новый тип социальности, не замкнутый в рамки данного государства, а носящий характер личностно-культурного общения, приобретает значение действительно социальное. Кроме того, само движение, связанное, скажем с интернетом, направлено на то, что человек получает информацию от аппарата, от машины и ему на долю остается собственно мышление, в собственно продуктивном смысле слова. Или столкновение разных цивилизаций, скажем Западной, Восточной, Азиатской, Африканской, ведущее к полному краху человечества через ядерную войну, в конечном счете, или вот это скромное, казалось бы, малое личностно-культурное общение, которое внутренне связанно с идеей диалога, с идеей диалогизма, но диалога не в плане спора, не в плане обязательно личного разговора одного с другим, а в плане сопряжения различных языков, различных культур, одновременных и важных для каждого индивида. Недавно в «Общей газете» была статья Л.М. Баткина, где он говорил о том, что понятие «интеллигенция» сейчас теряет свой смысл, поскольку интеллигенция перестает быть особой социальной стратой и интеллигент – это просто или специалист, как всегда было на Западе, или некоторый фантаст, который придумывает свои собственные идеи, но не в коей мере не является участником некоторого социального кружка. Я думаю, что это не так, что движение к социальным кружкам, к социальным группам оказывается необходимым сейчас, как никогда, благодаря вот этому через страны, через государства, через границы идущему личностному общению, и интеллигенция в старом русском смысле слова становится общей характеристикой социальности, характерной для XXI века. Итак, или всеобщей крах во всеобщей войне, всеобщем столкновении этих не культур, а национальных отрыжек, или переход к этому личностно-культурному общению, смыслом которого, философией, пафосом которого оказывается наша диалогическая школа, наше диалогическое направление. Или другое или-или: мы сохраняемся, но в виде скромной одной из школ, характерных для философии XX века и XXI века, и наши социальные претензии, но тем самым и философские претензии, в том плане, в котором я говорил, оказываются бессмысленными – мы просто участвуем в некоторой игрушке, игре в некоторую всеобщность, прекрасно понимая отсутствие действительной всеобщности, всеобще-логического значения нашего движения и направления. Вот некоторые соображения (в очень сжатом, суммарном виде), которые для меня кажутся существенными, если говорить о перспективах жизни диалогики в XXI веке.
1 О воспитании и обучении слепоглухих детей в Загорском интернате как о эксперименте над философской концепцией личности см.: Ильенков Э.В. Становление личности: к итогам научного эксперимента // Коммунист. 1977. №2; Ильенков Э.В. А.И.Мещеряков и его педагогика // Молодой коммунист. 1975. №2.
2 О школе диалога культур см.: Школа диалога культур. Основы программы. Кемерово, 1992.
3 Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? М., 1998.