Развернуть | Свернуть

Translate page

Increase text size Decrease text size

Новости

17.05.2023

Уважаемые читатели сайта, представляем вам новую книгу Анатолия Ахутина HOMO EUROPAEUS

Google составляет рейтинг сайтов на основе поведения пользователей на них. Понижает рейтинг: Зайти и тут же выйти, никуда не кликнув. Повышает рейтинг: Зайти, пару раз кликнуть по ссылкам сайта и выйти через ссылку рекламодателя.

Ошибка? Выделите её и нажмите Ctrl+Enter


О Конце Философии

Доклад 2.11.99

Итак, сегодня я хотел немного поразмышлять о конце, а если говорить не так страшно, о кризисе самог о философского мышления в канун ХХI века. Это будет некоторый как бы диалог оптимиста и пессимиста, но основным оратором и основным участником диалога будет пессимист. Это не означает, что это мое альтер-эго, что я совпадаю с ним, но это определенная позиция в отношении особого предельного кризиса самого философского мышления в конце ХХ – канун ХХI века.

Начинает пессимист. Ваши, в частности вашей концепции, надежды на новое движение философской мысли обычно опираются на следующие положения. Во-первых, на то, что происходит в ХХ веке – конец наукоучения и необходимость обоснования начал наукоучения, причем, обоснование начал втягивает, как вы утверждаете, в это обоснование и вместе с тем опровержение начал науки, причинности, в частности, – втягивает другие философские системы, другие философские культуры. В этой связи вы выдвигаете второе утверждение, что сама философская культура ХХ века – это логика культуры, связанная с диалогом различных философских культур, в первую очередь, вашим предметом рассмотрения является диалог культур исторически данных эпох европейской культуры. В-третьих, вы [предполагаете], что ситуация философского мышления связана с той ситуацией бытия, когда человек оказывается как бы в начале бытия, должен заново строить свое мышление, отсюда [вывод, что] особое внимание на начало мышления, на начало бытия является харарактерным для философской мысли ХХ века. Наконец, в-четвертых, вы рассматриваете развитие философской мысли в ХХ веке не через связь философии и науки, а скорее, через связь философии и искусства, через обнаружение определенной эстетической координаты философского мышления, в этом отношении сближающее философское мышление ХХ века с античностью, с античным пониманием космоса и прекрасного. Ну, остановимся хотя бы на этом.

Однако с самого начала у меня возникают серьезнейшие сомнения, серьезнейшие и достаточно трагические недоумения. К середине ХХ века конец наукоучения обернулся концом философии. В самом деле, в начале ХХ века и в самой науке (Гайзенберг, Бор, Эйнштейн) и в философии шел как бы поиск начал, стремление заново обосновать начала наукоучения, но, начиная с 30-х годов, философия и наука перестали искать начала мышления, а стали расширяться агрессивно вширь; бесконечное развитие науки без особого внимания на начала мышления, вширь и сразу – в технику, в определенное применение и использование научных достижений. Техническая составляющая оказалась определяющей и во многом замещающей внимание к началам философского мышления. Использование науки оказалось основным для этого направления. Возник как бы бесконечный прогресс от начала, вместо того, чтобы двигаться к началу и останавливаться в нем, втягивая другие философские понимания начала мышления. В самом деле, во всей философии второй половины ХХ века нет философских систем, которые бы обновляли идею начала философского мышления. Причем, это движение бесконечного прогресса от начал сопрягается с особым вниманием к концу мышления. Постоянная угроза хиросимского, чернобыльского комплекса нависает над человеческим мышлением, и скорее не проблема начала, не проблема переосмысления исходных начал, но проблема окончания мышления, окончания человеческого бытия в целом стоит как тяжелая нависающая угроза над всем мышлением ХХ века – сознает это человек достаточно глубоко или не сознает.

Дальше, к проблеме экспансии науки без внимания к наукоучению, к обоснованию начал науки. Возникает движение – научная агрессия – не только вперед, но и назад, в прошлые культуры. Прошлые культуры в их философском осмыслении – средневековая, античная – понимаются как развитие (недоразвитие) собственно научного мышления. Исчерпывается как бы античный импульс философии, напряженное сопряжения индивидуального Я и Я – альтер-эго всеобщего, ориентированного на бесконечное вечное бытие, в его исходной вопросительности. Это двойное Я: Я – индивидуальное и Я – всеобщее, направленное на исходное бытие, на начало бытия, причем, в бесконечности, в актуальной его бесконечности в понимании единого – исчезает в ХХ веке. В ХХ веке, во всяком случае, во второй его половине, идущее, скажем наиболее определенно, от Платона и еще раньше, Я–индивидуальное направлено вновь и вновь на идею конечного или бесконечно в его потенциальном движении. Идея актуального бесконечного оказывается все более исчезающей. Это что касается исчезновения идеи наукоучения: не обоснование ее заново, а невероятная экспансия науки, в первую очередь, в технику, в ее применение и использование.

В этой связи возникает и второе соображение. В ХХ веке, я подчеркиваю – во второй половине ХХ века, уже после Хайдеггера, Гуссерля, феноменологии, которые, размышляя над этим концом наукоучения, по-разному решают эту проблему – итак, в конце ХХ века исчезает ориентация на логику как собственный домен философского мышления. Возникает двойственная ситуация. С одной стороны, как бы спуск в иррационализм, в полный отказ от разумного размышления; разум исчезает в иррационалистских стремлениях того или другого типа (я сейчас нарочно не называю имен, а говорю о ситуации). А с другой стороны, логика подменяется математической логикой, которая интересуется не бытийным началом, исходным бытийным началом бытия, а как всякая математическая логика развивает собственные идеи, внутри как бы самой логики возникающие и не требующие обращения к тому, а как в действительности, какова бытийность сама по себе.

Такова странная ситуация, связанная с вашими первыми соображениями о том, что конец наукоучения требует обращения к началу. Наоборот, начало исчезает как в движении вперед, так и в движении переосмысления средневекового, античного, всех предшествующих сторон мышления. Они понимаются как недо-ступени, недоразвитые движения познания. Их онтологический, метафизический смысл исчезает.

Теперь рассмотрим то, что касается диалога культур, понимание философии ХХ века как определенного диалога культур. Мне думается, что во второй половине ХХ века идея диалога философских культур исчезает опять-таки в двойном плане. С одной стороны, в связи с тем, что проецируются различные культуры в современную культуру, между ними возникает чисто гелертерскийiспор различных философий, не философских начал, а различных философских утверждений . Но утверждение о том, что история философии выступает как философия, подменяется, наоборот, другим: философия понимается как бесконечное гелертерское кафедральное изложение различных и достаточно равнодушных к своему началу философских систем Парменида ли, Гераклита ли, Аристотеля ли, Декарта ли, Спинозы, – излагается, как мыслили люди о мышлении. Их внутренняя напряженная диалогичность исчезает. Это с одной стороны. Такое гелертерское превращение истории философии как философии в философию как кафедральную, с кафедры излагаемое профессионалами философии сопряжение, рассказ о том, как разные философы мыслили о бытии. Но это дополняется вторым антиномическим утверждением, некоторым столкновением не культур мышления, а некоторой дикой докультурностью разных мышлений, их внецивилизационным определением. Националистическое понимание различных культур в их националистическом столкновении, их противопоставлении друг другу съедает их культурное определение. Это связано не только с очень ясно, резко проявляющейся ситуацией в нашей культуре, непосредственно в российской; и на Западе оказывается, что различные националистические подмены культур, националистические споры культур съедают их собственно культурное обоснование. С одной стороны, гелертерское рассказывание о различных философских культурах, а с другой стороны, дофилософское, доначальное, докультурное или внекультурное столкновение различных варварских пониманий того, что есть культура. В этом самом сопряжении [гилертерства и до- и вне- культурности] исчезает собственно то, что можно назвать диалогом культур.

Есть тут еще одна сторона, о которой я пока не сказал. Когда мы говорим о диалоге культур, то мы, в первую очередь, обращаем внимание на историю европейской культуры – античная, средневековая, нововременная–и проецирование современной ситуации кризиса культуры и произведения культуры. Однако сейчас в ХХ веке столкнулось это понимание диалога культур как различных исторически данных эпох европейской культуры, столкновение собственно европейской культуры в ее этом движении исторических культурных эпох и –различных столкновений Запада и Востока, Юга и Севера, современных данных и совершенно не осмысленных достаточно философски культур, проявляющихся то ли в фундаментальном исламизме, то ли в каких-то других формах. Возникает сопряжение двух определений. Диалог культур как диалог различных исторически снимающих и воспроизводящих друг друга эпох европейской культуры и сопряжение этой европейской культуры со всеми иными философски не осмысленными культурами Востока, Юга. Мы достаточно резко и определенно видим, как это происходит. Это в отношении диалога культур. Философского импульса, размышляющего над этими культурами, становится все меньше и меньше, внимание обращается скорее на вот эти [внелогические] стороны дела.

Еще одно соображение против ваших более оптимистических утверждений. Идея субъекта мышления заменяется все более определенной идеей как бы квази-субъекта, данного через кибернетику и информатику. Вместо диалога Я и всеобщего Я возникает диалог индивидуального физиологически, психологически, логически данного Я и стоящего как квази-субъект некоего кибернетического голема, воспроизводящего движение мысли в чисто информативном плане. Я бы сказал более того, в ХХ веке, в связи с победой информатики, в связи с интернетами и всеми прочими вещами, все более явно исчезает то, что можно назвать господство книжной культуры, крайне необходимой, собственно, для философского мышления. Книга, от которой я отстраняю самого себя, в которой я могу первую страницу посмотреть, продолжение посмотреть, вновь вернуться к началу, исчезает в непрерывном движении вне книжной культуры. Книжная культура перестает быть значимой для развития ребенка, подростка, самого начала движения его мысли.

В этой связи исчезает как бы внимание к тому возрасту (подростковому возрасту), когда человек задумывается над смыслом бытия. Этот подростковый возраст я беру не просто в буквальном смысле, чисто возрастном, психологическом, а как необходимый вообще для бытия человеческого сознания, некоторое обращение внимания на смысл бытия. Не успевает человек задуматься над смыслом бытия, цивилизация не нуждается в культуре, она вытесняет [культуру], скажем, на Западе это определенно и наиболее резко и остро выступает. Цивилизация, оказывается, не нуждается в своей культурной остановке, что проявляется очень резко в исчерпании книжной культуры, которая, начиная с Античности, и полагала начало собственно философского мышления в точном смысле слова. Современное сознание проскакивает мимо этого философского импульса. Все более и более исчезает сам импульс философского мышления. Если можно сказать условно, что человека можно определить, в частности, как homo philosophicus, философствующий человек, то философствующий человек в конце ХХ века все менее и менее становится распространенным. Дело ведь не только в профессиональном философе, дело в том импульсе философствования, который крайне характерен и крайне необходим для развития реального философского движения мысли.

В этой связи философия явно провозглашает, ну скажем, Деррида совершенно определенно это делает, некоторый деструктивизм. Философское в его логическом направлении исчезает, философское как логика бытия исчезает в своем напряжении. Этот деструктивизм охватывает не только собственно философское мышление, это характерно и для искусства, которое все более становится как бы передразнивающим те или другие эстетические данности, те или другие искусства, передразнивает их вместо того, чтобы рассматривать новую эстетическую данность как некую абсолютно необходимую. Так исчерпывается импульс философского мышления.

Подытоживая эти стороны дела, можно сказать, что исчезает как бы особый научный трансцендентализм мышления, ноумен мышления; мышление приобретает чисто феноменологический характер, как некоторый момент перехода от сознания или/и подсознания к информатике. Собственно остановка на процессе мышления исчезает. А ведь дело философствования состоит в том, что мышление становится предметом мышления и тем самым в мышлении выступает бытие как нечто внемыслимое и вместе с тем выступающее предметом мысли – если это античность, если это средневековье, если это нововременное понимание. Такое трансцендентальное понимание мышления, а не чисто орудийное, как некоторый переход от подсознания и сознания непосредственно к информатике в ХХ веке, в конце ХХ века все более и более исчезает.

Итак, на мой взгляд, конец философского мышления во второй половине ХХ века – в канун ХХI означает в громадной мере исчезновение импульса философствования по тем трем-четырем направлениям, которые я наметил. Конец наукоучения понимается как непрерывная агрессия науки в технику, в будущее и прошлое, которое дефилософизируется. Диалог культур, мы видим, тоже оборачивается или г е лертерской связью различных философских систем или дикостью докультурных претензий различных цивилизаций. Субъект и, что очень важно, внутренний диалогизм мышления, характерный для философствования, диалогизм Я и всеобщего Я, обращенного на некоторое исходное бесконечное единое начало, диалогизм этот тоже исчезает, заменяется и замещается мышлением, направленным на внешнее использование в науке и технике. Диалогизм исчезает, внимание к своему альтер-эго, ко всеобщему Я исчезает –в иррационалистских или в других внелогических определениях, (вне-логических, в смысле [вне] бытийных определениях), например, через математическую логику.

Вот некоторые –я нарочно их кратко дал –определения, которые заставляют нас достаточно трагически посмотреть на возможности философского мышления: мы видим в реальном движении отсутствие крупных философов во второй половине ХХ века, в канун века ХХI.

Робкое возражение оптимиста. Дорогой пессимист, но то, что Вы сейчас говорили, есть не что иное как философствование о конце философии. Вы выступали тут, философски осмысливая те кризисы, те трудности, те кризисные явления, которые характерны для движения философской мысли. Поэтому, собственно говоря, Ваши размышления над трудностями, кризисными явлениями в философии являются собственно философским мышлением. Второе мое соображение. Следовательно, речь идет не о конце, а о некотором, действительно, кризисе философии в старом смысле слова. Может быть, философия теперь претерпевает такой сдвиг, который она претерпевала в начале философского мышления. Собственно начало ХХI века требует не просто продолжения разных философских культур, которое было от античности до нашего времени, но некоторого крупнейшего перелома, крупнейшего изменения философского мышления, собственно намеченного в порядке оптимистического прогноза в вашей концепции диалога культур, диалога логик, онтологике. Ее необходимость Вашими отрицательными утверждениями с особой силой, на мой взгляд, подтверждается.

И, наконец, последнее в этой связи. Я думаю, то, о чем Вы говорили, говорит скорее не о конце просто философии, а об угрозе конца человечества, как ядерном взрыве, как экологическом взрыве, как о всех других феноменах, характерных для бытия в целом. И как никогда философия оказывается сегодня необходима, ибо она является громаднейшим противоядием против вот такого вне-культурного мышления, угрожающего самому бытию человечества. Я не развертываю свои оптимистические утверждения далее. На мой взгляд, моя основная задача была именно показать те угрозы, которые нависают над философским мышлением, во всяком случае, в том плане, в котором оно характерно было для европейской культуры от V-VI века до нашей эры до конца века ХХ-го.

i От немецкого gelehrt – ученый.